Приличия трудно соблюсти.

В период времени от 1890 до 1910 гг. произошло полное возрождение римского стиля, как наиболее законченного выражения и обличил для империалистической экспансии. Архитектура прежде всего стремилась придать фасадам главных магистралей впечатление достоинства и долговечности; для этого в общем городском комплексе должны господствовать общественные здания, многочисленные бульвары и; проспекты должны направлять движение к известным пунктам, чтобы приводить иностранцев к центрам торговли и увеселений; для усиления впечатлений, красивые проспекты должны, где это возможно, пересекать равномерные, как шахматные поля, блоки домов, как мы это видим в плане Чикаго Бернхэма и Беннета. Если даже эта уличная система мирового города носит несколько самодовлеющий характер, если даже требуемая работа по планировке, а также приобретение существующих прав собственности, обходятся крайне дорого, то все же цель, оправдывает средства: эта архитектура импонирует населению, которое, чувствуя свою причастность к ней, греется в блеске ее лучей. Там, где облик города оказывается слишком строгим и серьезным, следует для смягчения этого впечатления соорудить цирк или ипподром.
Для этих новшеств Всемирная выставка была убедительным и классическим примером, так как она представляла собой в миниатюре стиль мирового города. Когда во время финансовой паники 1893 г. публика стала пренебрегать центрами искусства, промышленности и культуры,, предприимчивые дельцы мигом организовали увеселительные места более низкого пошиба. Возле спокойных фасадов, напоминавших величие Марка Аврелия, расположились, как у себя дома, шарлатаны, шуты и фокусники, веселые балаганы которых могли продемонстрировать зрителю обратную сторону императорской медали - уличную молодежь Арбитра Петрония. Однако превращение белых фасадов в «веселые белые дороги» произошло в течение следующего десятилетия, между тем как лежащий в стороне балаганный город отныне вел сепаратное существование под именем Коцей-Айленд. К этому надо еще прибавить развитие футбола и бейсбола - гладиаторских игр в смягченной форме; введенные сперва в качестве безобидной игры, они со временем превратились в важные спортивные учреждения, в которых состязались профессионалы. Постройка многочисленных амфитеатров и арен - назовем лишь Йель-Боол, стадион Гарверд, стадион Левиссон и подобные им в западной части города - завершила этот императорский ансамбль.
Благодаря счастливому стечению обстоятельств изготовление в большом масштабе портландского цемента совпало во времени с возрождением римской манеры применения крепких каменных конструкций. Разве можно, наблюдая это развитие, полагать, что империализм сводился лишь к захвату чужих рынков и новой территории для эксплуатации? Напротив того, он был тенденцией, проявлявшейся в каждой отрасли западной цивилизации, и если он проявлялся в Америке, пожалуй, самым неприкрытым образом, то причина этого, как и в прежние периоды, лежит в том, что здесь было слишком мало препятствий, которые нужно было преодолеть. С полным правом мог Луи Сулливан в своей «Автобиографии одной идеи» жаловаться на то, что империализм подавил продуктивные методы архитектуры, которые могли бы развиться из наших демократических стремлений, из наших прекрасных научных завоеваний. И все же представляется неизбежным, что доминирующая нота нашей цивилизации накладывает свою печать на важнейшие памятники и здания. Отдавая справедливость великим учителям классического стиля - Мак Ким, Бернхэму, Карреру и Гастингу, - мы можем сказать в их пользу, что время их выбрало, сформировало и использовало для своих целей. Им не оставалось почти никакого выбора: их архитектурный стиль, в котором они творили, был определен средой.

Перемена в этом социальном спектакле, который благоприятствовал инсценировке мирового города, не осталась без влияния на промышленность, доставляющую строительные материалы, а также на самые методы строительства. Например, финансовое объединение каменоломен опиралось на организацию национальной системы железнодорожного транспорта, а отчасти, возможно, и на успехи машинных установок, которые могли резать и полировать камень в таком большом масштабе, что маленькая организация не могла больше экономно работать. Следствием этого было то, что многие маленькие местные каменоломни, которые были обязаны своим существованием острому в отношении контрастов красок глазу Ричардсона, были заброшены и пришли в упадок. Вермонтский мрамор и индийский известняк были более пригодны для традиций, которые были созданы при строительстве Белого города.
«Ехать в Тулу со своим самоваром» всегда смешно Подобно тому, как многие города в Коннектикуте, вблизи которого находятся в большом количестве глыбы великолепного гранита, считают за честь построить банк или библиотеку из привезенного издалека мрамора, точно так же и в Нью-Йорке, почва которого состоит из солидного сланца, кварца, известняка, мы можем назвать лишь очень мало зданий, где применен этот прекрасный местный материал. Странным образом, возможность перевозить материал по железной дороге со всех концов света имела своим следствием не его разнообразие, а однообразие. При режиме мирового города у архитекторов не было никакого другого выбора, кроме как строить здания, которые по стилю, трактовке и материалу были идентичны, даже если они находились друг от друга на расстоянии тысяч миль и были совершенно различны по своему назначению. Но и при этом намеренном пренебрежении к местным ресурсам могут быть достигнуты сильные эффекты, а при случае может даже создаться хорошая и достойная архитектура. Но то применение к местности, та правильность в пропорциях окон и в наклоне крыши- все те моменты, которые дают возможность архитектору овладеть местным колоритом, не получают при этом подобающих им прав.